«СЛАДКАЯ» ЖИЗНЬ В ХАРБИНЕ

После упоминания о махинациях с сахаром возникла мысль, а не рассказать ли, как харбинские дети,  да, однако  и взрослые, относились  к сахару и вообще к сладостям в разные периоды жизни.

     Когда я в воспоминаниях о давно ушедшем прошлом, задумалась о тех сладких мгновениях детства, в памяти вдруг возник счастливый момент – угощают конфеткой в фантике, а внутри, под ним, или Пупсик, или Раковая шейка, а то и просто тянучка из патоки, или  Петушок на палочке  - самый дешёвый леденец у разносчика-выдувальщика таких вот птичек! И это такая радость!

      В ранней памяти. Первые сладкие мгновения – Гоголь-моголь. Отец утвердительно говорил, без малейших возражений: ребёнку для его здоровья нужен фундамент! И, сидя на маленькой скамеечке возле духовки, от которой шло приятное тепло, я старательно растирала желток с ложечкой сахара. В то время это было радостное, лучшее из лучших, сладкое! Такое дело - медленно растирать и одновременно снимать пробу!  К концу «работы» Гоголь-моголь почему-то оставался на дне стакана. Повторение такого сладкого «труда» было в радость. И этот фундамент здоровья  остался в памяти на всю жизнь.

     Еще одна манипуляция с яйцом, которую, помнится, я любила не меньше Гоголя-Моголя, называлась «Снежки». Матушка взбивала белок до пышности и варила его, выкладывая его ложкой    в горячее молоко, затем из желтка получался сладкий крем, им она заливала сваренные и остывшие белки. Такой десерт радовал дитя не меньше Гоголя!

     А, уж что может быть лучше в сравнении с Геркулесовой молочной  кашей?! Это была особая любовь детства, Геркулес напрочь исчез, как и гречневая, в начале войны, да так и не вернулся.   

     Отец работал и каждую субботу с  получки баловал  нас  с мамой американским шоколадом «Кайе», который был развесной и почему-то слегка подсоленный и весил, как мама говорила,  - «паунд». И этот шоколад я тоже  полюбила на всю жизнь. Был и другой шоколад – японский в плитках «Мэйдзи», (или Мэйджи?). Он был тоже очень хорош на вкус. Остались в памяти ещё японские ириски в коробочках и такая же по десять штук в коробочках  сера, так мы называли жевательную резинку! Это, конечно же, был предел детской радости.

     Но, в начале войны всё так же исчезло, и появился эрзац, которого не очень хотелось, мечтали о лучшем, но так и не дождались.    

     Немного позднее, когда бывали с мамой у Чурина, да и самостоятельно заходя в магазин, покупали, в его кондитерском  отделе, ириски-тянучки, очень редкий случай - пирожные, но вот треугольные вафли с шоколадными краешками – это был верх желаний! И где-то здесь, тоже возле магазина Чурина, было мороженое в стаканчиках, покупку которого  я  «зарабатывала», когда бегала с поручением Отца в москательный отдел Чурина купить охру или гвозди, или еще какие-то нужные предметы для домашнего хозяйства.

     Другое дело - Мороженое в Городском саду! Вот тут уж был долгожданный воскресный день, когда с утра пораньше по моему страстному желанию -  МОРОЖЕНОЕ, мы с Отцом отправлялись на Пристань в Городской сад!  Первым делом было направиться в сторону, где под сенью палатки от палящего солнца и неожиданного дождика китаец-мороженщик творил своё «сладкое» дело – крутил Мороженое! Для меня, малолетней, это казалось мучительно долго. Почему-то всегда у мороженщика  не было уже готового и приходилось всё это, весь процесс его готовки, пережить и увидеть прежде, чем насладиться и прочувствовать его сладкий ледяной ананасовый и одновременно ванильный вкус!

    А ведь мороженщик делал Мороженое вручную! Налитое в жестяную банку сваренное будущее Мороженое он ставил в ёмкость на лёд, густо посыпанный крупной солью, накрывал крышкой с ручкой и, держа ручку, начинал медленно крутить туда-сюда до той поры, когда жидкость начинала также медленно превращаться  и затвердевать, становясь МОРОЖЕНЫМ!    Тогда всё это казалось мучительно долгим, так хотелось быстрее и быстрее его откушать, но также и стараться подольше продлить удовольствие… хотя порция и была всего-то два шарика, и повторения не намечалось – ангина в жаркий июльский день неминуема! Отец никогда не жалел трат на угощение для нас, да и для других, был щедрым хлебосолом, но здоровье было на первом месте.    

Далее, с сахаром как-то не было тогда особых проблем, по крайней мере, в нашей семье. Имею ввиду, что его не покупали никогда в большом количестве, и он стоял в сахарнице на столе без особой нужды, разве что, взять в школу на завтрак кусок хлеба, посыпанный сахаром в то время, когда ничего другого, кроме, как положить на кусочек хлеба еще кусочек обжаренной туфы (соевый творог Тофу) ничего не было. Не припомню, чтобы варили какое-то сезонное варенье, кроме того, как из ранетки, и то потому, что в садике под окнами стояла яблонька со множеством поспевших к осени маленьких кремово-розовых  ранеток. Варенье из них было невообразимо вкусным, матушка варила их, не убирая ножки и, взяв за эту ножку двумя пальцами, с наслаждением попивали чаёк.

      Клубничного варенья не наблюдалось в течение моей двадцати с лишним лет   жизни в Китае.

     В далёком детстве, в буфете у тёти Юли Демидовой оно притягательно пахло, невозможно было удержаться, чтобы не стянуть ложку-другую в рот..  Но,  клубника, как и малина, стоили немалых гоби (денежная единица при японцах), да и не было их в обилии, попросту китайцы их продавали в малом количестве в маленьких берестяных коробочках. А вот хорошо в памяти остался вкус варенья из померанцев. Это такие маленькие не то мандаринки, не то апельсинки. И священнодействовали над этим вареньем двое любительниц – мама и тётя Аня, жена моего крёстного Иосифа Щигельского. Для такого важного дела мы ездили к ним в Нахаловку и целый день посвящали этому прекрасному сладкому чуду – такого больше никогда не удалось попробовать.

     Где брали сахар, не припомню, вероятно в магазинах Чурина. Точно известно, свёклу китайцы выращивали только лишь к столу:  на борщ или на сладкий гарнир с брусникой к запечённому фазану, да и то зимой. У Васьки-лавочника она всегда была в продаже. Сахар был из тростника. Он был не очень сладким и как-то не в обиходе. Летом для нас, детей, было сладкое наслаждение - купить у уличного продавца пучёк палочек тростника и с вожделением, очистив тростинку, тут же приниматься её высасывать.

     В летнее время сладкий голод немало удовлетворён бывал обилием арбузов и дынь, всё было беспредельно дёшево и сладко до приторности, хотя и немало  утоляло жгучую жару. Еще очень выручала патока. Это была красивого золотисто-жёлтого цвета тягучая жидкость без запаха, но она была вкусной и приятно сладко тянулась и таяла во рту, невозможно было остановиться, главное, она не вызывала чувства приторности.

     На углу Владивостокской улицы и Большого проспекта была лавка Москаленко, вот в неё мы и бегали за патокой и всякой другой сладкой  мелочью, такой как леденцы и даже ириски.

     В китайских лавочках всегда был большой выбор дешёвых конфет из Фудзядяна. В особенности, если лавка была не попроще, а с большим набором продуктов, тогда и разнообразных конфет было множество. И фантики были с разными русскими названиями, хотя и из Фудзядяна. Уж особенно полюбились и остались в памяти у китайцев, да и у нас, Раковые шейки. В первый мой приезд через толщу лет, на Пристани в маркете на Китайской улице был такой момент: подводит меня девушка-консультант к полке и говорит по-русски: Раковые шейки! Оказалось, даже двух вкусов, с присущим им,  похрустыванием.

     Сезам, или кунжут, в Китае на первом месте из душистых запахов, из него выжимают великолепное душистое масло, идущее везде и во всём – в приготовление многих блюд, особенно пельменей. В то далёкое время почти в каждой лавочке, даже захудалой, можно было издалека уловить его соблазнительный запах, оттого, что хозяин лавочки, сидя на скамейке, отжимал его кустарным способом. Не берусь сказать, как? Но, по  тому  запаху мы бегали покупать сладкую пасту, которую он тут же творил из жмыха кунжута (вторичное сырьё!), добавив в неё сладости. Эту кунжутную сладость можно было попробовать во всякое время и летом и даже зимой, но уже где-нибудь на улице, и стоила она сущий пустяк.

Из уличных удовольствий считалось Па-ми-хуа, что значит - Кукурузный цветок (сейчас в обиходе - Попкорн). Всё было достаточно просто, но в то время «распустившаяся» кукуруза казалась верхом волшебства. Опять же недалеко от дома, на Большом проспекте, почти у дома стариков Сухомлиных, расположился «мастер кукурузного дела» и деловито начал разжигать огонь под котлом, который был тщательно запрятан в сетку. Кукуруза, насыпанная в котёл, постоянно перемешивалась в этой горячей ёмкости Мастером, воздух вокруг неё от жара сжимался, и вот наступило время, когда зёрна с треском вылетали из «заточения» и волшебно превращались в красивые белые цветки.   Здесь всегда присутствовала любопытная толпа китайчат и, конечно же, я с ними! С любопытством и нетерпением все мы каждый раз ожидали этого чуда.

      Из зимних доступно дешёвых сладостей-радостей была сладкая картошка, как потом оказалось, это Батат. Ах, какая же это была радость, когда на сэкономленные цзыры (цзыр - кит. копейка) удавалось по дороге домой из школы купить горячей картошки! На ходу её очистить от шкурки и есть горячую и сладкую, обжигающую, а заодно и согревавшую озябшие на морозе руки… Она еще дышала великолепным костровым запахом дыма, китайцы пекли её в чугунном котле в остывшем древесном угле.

      Как всегда, неподалеку, ходил продавец Танхулы (боярка огромных размеров в леденце). Она была, как шашлык, нанизана на палочки, а они,  соответственно, воткнуты в мягкое окончание палки-стержня, перекинутого на плечо продавца. Кисло-сладкое начало Танхулы было мне не по вкусу, и я редко почти что, её употребляла.

     А вот уж Липучки, стоило ли того, чтобы выпрашивать у родителей  цзыру-другую, чтобы зимой, когда морозец, засунуть её до хруста в рот и получить удовольствие от этой липкой сладости,  щедро усыпанной кунжутными семечками! Липучки выдували из той же патоки, на морозе они сохраняли форму и хрустели, но как только – в рот, всё моментально сладко таяло. Вот поэтому это сладкое удовольствие бывало только зимой, как и Картошка и Танхула.

     Летним удовольствием было забежать в холодное помещение-фабрику «холодка на палочке», еще его наши заботливые родители называли   предупредительно – «ангина на палочке», ибо после неудачливого спора - кто больше  съест,  «горе-победителя» ждала ангина.

     Коль уж коснулась фабрики «холодка-на палочке» - мороженого, так совсем рядом, через дорогу улицы Ашихэйской, стоял киоск-лавочка, в нём в продаже всегда были Халва и Баклава, и хозяин лавочки не без гордости отмечал, что товар  не с Фудзядяна, а с фабрики Ипсиланти! Хотя и совсем недалеко, в квартале от киоска на углу Новоторговой, напротив Чурина, эту Халву, как и всё остальное, можно было купить там. Но, здесь было сподручнее еще и по другой важной причине, идя из школы домой, мимо не пройти от роскошной Халвы и Баклавы! Это  было недешёвым удовольствием, но в то время у нас, подростков, водились деньжата благодаря проводимой операции с макулатурой, щедро оставленной бывшим Кио-ва-каем в одном из наглухо закрытых помещений бывшей нашей школы. В то время, при японцах, строго-настрого запрещено было подходить к закрытой наглухо комнате, и мы под страхом обходили это таинственное помещение. Зато, по их уходе, открылся целый ларчик богатства для таких, как мы, «юные предприниматели!». А в городе в то смутное время был жестокий дефицит обёрточной и прочей бумаги, и лавочник был несказанно рад таким покупателям – снабженцам бумажного кио-ва-кайского  хлама.

     В числе наших уличных радостей-сладостей стояли доступные нашему школьному карману орехи в желаемом количестве, всё было баснословно дёшево. Сначала арахис Хуа-шин, или земляной орех.

      Почти рядом с нашей Иманской улицей начиналось поле, заканчивающееся китайской деревней. На нём поспевала кукуруза, она мало интересовала, но вот сои была большая половина поля, и когда она достигала молочной спелости, мы, жившие неподалеку дети, рвали её и варили в подсолённой воде с кожурой, объедаясь до дурноты. Особо ценились молодые стручки сои, всегда после зимнего витаминного «голода» это, как всегда, было большим подспорьем для нашего детского организма.

    Попутно вспоминаю, как после зимнего авитаминоза лазили по деревьям вяза, собирая молодую «кашку» - цвет дерева и тут же поедали ee вместе и дружно с мадамками и китайчатами.

    Огородник видел нас и никогда не только не гонял, а даже разрешал нарвать. Молодые початки кукурузы жарили на древесных углях в печурках лавочники возле своих лавочек, соседки-японки также на печках-хибачи жарили не только кукурузу, но и мелкую рыбёшку, и запах был умопомрачительный. Дома же мы частенько варили кукурузные початки, покупая их в лавочке.

    В числе наших уличных радостей-сладостей стояли доступные нашему школьному карману орехи в желаемом количестве, всё было баснословно дёшево. Сначала арахис Хуа-шин, или Земляной орех. 

     У уличных торговцев земляные орехи всегда были всех видов: жареные, солёные, в сахаре белом и подкрашенном красным. Мы баловались ими во всех видах и летом и особенно зимой, это было дешёвое и здоровое для нас питание. Считалось лакомством, когда, очистив орешки от скорлупы, проделывали с ними следующее: на полу стелили полотенце, на половину него - орехи и сверху посыпали сахаром, затем, накрыв другой половиной полотенца, били молотком до размельчения и с удовольствием поедали и наслаждались содеянным!

     Ещё из уличных орехов был лесной орех Фундук. Но, он стоил подороже, и не всегда удавалось поесть его вдоволь. А запах от жареных орешков был за версту! Сейчас в городе не увидишь и не услышишь запаха калёных орешков, ни слуху-ни-духу, а как хотелось бы! Сидит, бывало, с правой стороны Проспекта недалеко от Чурина торговец, перед ним огромный чугунный котёл, в нем почти потухший, но ещё живой древесный уголь с орешками, которые он непрерывно перемешивает лопаткой. Запах орехов чарующий, и вы не можете не соблазниться, чтобы купить хотя бы кулёчек у торговца этой вкуснятины. Точно также жарили каштаны, и такой же чарующий шёл от них аромат. Но, это была единственная недоступность  – ощутить и насладиться только запахом!

     Если ещё говорить об орехах, как таковых, то хочется вспомнить доброй памятью о главном предмете содержания рождественского мешочка, что всегда клали под ёлку родители и гости, а также об обязательном мешочке-подарке на всех рождественских утренниках-ёлках. Тут уж без мешочка не обходилось! Итак, предлагаемое содержимое мешочка-подарка: Грецкие орехи 3-4 ореха, конфеты обычные в фантике, среди них может быть одна-две шоколадных, мандаринка, яблоко, реже печенье и почти всегда какая-либо игрушка – свистулька, Тёщин язык, хлопушка, а то и смешная маска. Набор таких вот мешочков был разнообразным и зависел от многого. Если это бывали ёлки – утренники, то детей собирали с эмигрантских школ, или какая-либо организация, а то и сама какая-то школа или общество. Всё приобреталось на благотворительной основе, и вход на такую ёлку был бесплатный. Нужно было только получить талончик на приобретение мешочка от деда Мороза, а всё остальное, как чаепитие – чашка сладкого чая и бутерброд с колбасой, всё входило в стоимость талончика.

     Что до домашних и гостевых мешочков, то тут уж по личным возможностям и щедротам. Бывало, в «доброе время» в мешочке оказывались только одни шоколадные конфеты…  Но, грецкий орех занимал прочное место в рождественском мешочке-подарке, он был как бы символом добра и благополучия. Не получить орешков на Рождество, это означало, не ощутить удовольствия быстро зажать его между дверью и косяком, расщелкнуть прижатой дверью и насладиться сладковатым ядрышком! Во всё остальное время они о себе и не напоминали, мы запросто забывали о их существовании до следующего Рождества, уплетая предостаточно земляной Хуа-шин.

     В зимнее время из Цыцыкара приезжала с отчётами по работе тётя Катя Смирнова, сестра тёти Любы Бусыгиной (в девичестве сёстры Чулковы), а то и кто-то из знакомых родителей, привозили из тайги Кедровый орех. Ни одна зима не обходилась в долгие холодные и тёмные вчера, когда бы взрослые не сидели у печи и за длинной беседой, не щёлкая орехов. Это занятие казалось трудным, расщелкнуть кедровый орех не так-то легко и просто, и я после нетерпеливых усилий бросала эту затею, уповая на ещё неоконченное задание уроков.

     Если еще продолжать о сладостях в зимнее время. Мороженые груши! Для глубокой и шибко (шибоко - часто произносимое слово китайцами) студёной зимы, мороженые чёрные и твёрдые, как камешки, груши – было радостным удовольствием. Их можно было купить в каждой лавочке -маленькие и чёрные от мороза. Дома мать клала их в холодную воду, они постепенно растаивали, и тогда уже давалась команда – можно есть! По своей сладости они превосходили их самих до того, как их заморозили, они  были такими сочными, только успевай есть, облизывая сладкий сок!

     Каки. Как потом оказалось, это была Хурма! Но, у нас они были Каки. Сначала они появлялись в одно время вместе с мандаринами поздней осенью, когда уже в лужицах начинал задерживаться первый ледок. И неудивительно, ведь всё это сладкое ароматное удовольствие привозилось в Харбин с юга Китая, всю зиму сохраняли свежими умельцы-лавочники это южное чудо богатой южной  природы. Но всё же Каки в силу своей природной нежности даже в слегка отапливаемом киоске, не могли стерпеть лютой зимней стужи, поэтому хозяева ухитрялись их сохранить двояким путём: первый – заморозка, и Каки были ничуть не хуже чёрных мороженых груш, также оттаивали и становились слаще сладких! В ином втором виде появлялись на уличных лотках  вяленые Каки. Они были уже не круглым плодом, а приплюснутые, как будто раздавленные катком и в белой пудре, которая была всего лишь рисовой мукой! И вкус таких вот Как был необычный, а совсем почти не напоминающий её истинное, но всё равно вкусное достоинство. 

     Ну, а уж мандаринки зимой – это верх всяческого удовольствия! Всю зиму мандарин, как летнее солнышко, сияет и светится повсюду, вселяя радость приближающихся праздников. Нового Года, Рождества и Святок! Везде и всюду, как заблудившиеся, мандариновые корки, напоминающие – а вот мы тут!

      Их не бежали купить в лавочку на дины (дин – мера веса 480 г. приблизительно), а волокли ящиками, по паре обязательно, чтобы на долго хватило! Бывало, отец покупал ящик яблок под названием Шестой номер, либо - Солнце и два ящика мандарин. Вероятно, не от желания хватать из-за   обилия и дешевизны, а по памяти когда-то  большой  семьи, в которой было девять детей, и нужно было заботиться, чтобы каждому досталось. 

     Когда случалось оказаться на Пристани на Новогородней улице, точнее, в её начале, то вот как раз с левой стороны, минуя типографию «Харбинское время», была парикмахерская для японских солдат, и почти возле неё японец пёк сладкие лепёшки с начинкой из сладких чёрных бобов. Мы, стайкой девчонок останавливались, зрелище было завораживающее. Большая сковорода, если можно её так назвать, была с множеством маленьких углублений. Мастер наливал на всю её поверхность тесто и лопаткой загонял его в углубления и одновременно очищал его с ненужной поверхности. Затем сразу же в каждое   углубление с тестом таким же образом загонялась сладкая бобовая начинка и опять слой теста сверху. Всё это накрывалось крышкой, еще 3-5 минут, и «пирожное» готово! 

     Здесь же, почему-то всплыл в памяти  надувальщик, конечно же из патоки, петушков. Именно здесь. Вероятно, велико было желание тут-же их попробовать, как и те лепёшки со сладкими бобами.  Петушки быстро возникали и усаживались на приготовленной палочке, соблазн велик!    

    Венцом «сладкой» харбинской жизни навсегда оставался Мёд. Он редко бывал на столе у многих и многих из нас, да и в продаже никогда не мелькал, китайцы о нём не знали, хотя немногие, бывавшие на восточной линии, привозили оттуда купленый у пасечников в частных хозяйствах мёд. Отец, как законченный   приверженец здоровья, считал, что уж если повезёт с мёдом, то надо брать, но в войну такого везения не очень-то доставало.

     С 1948 года появился этот сладкий и полезный для всех подарок от неутомимых трудолюбивых Божиих созданий – пчёлок, из таёжной Восточной линии и, конечно же, в небезызвестной лавке Кутузова, которая не переставала быть  в Мадягоу на Гоголевской улице наискосок от кинотеатра «Стар»! Кутузов торговал не только Ревельскими пузанками (отец так называл эту вкусную снедь по старой памяти), но и маринованными груздями и опятами,  там был мёд «всяческий»  - был Липовый, мой любимый, белый, как нежное топлёное сало, Цветочный и Гречишный, самый любимый матушки. Вплоть до лета пятидесятых в доме были все три мёда и много, отец не любил мелочиться и покупал впрок! И всех, кто бывал у нас дома, соседи и просто знакомые, поили чаем с мёдом и ещё накладывали с собой! Тогда в хозяйстве ещё были две коровы, и было «чухонское» масло, с собой в школу я брала бутерброд с маслом и мёдом. Это было вознаграждение за несладкие  военные годы.

     Закончилось мое харбинское время, но в последние четыре года жизни в Китае -  в Дальнем, Мукдене, Чанчуне и снова в Мукдене, везде в этих городах был Чурин  - магазин знаменитого хозяина Ивана Яковлевича, всегда приветливо и щедро угощавший всех своими замечательными сладкими излишествами: печенье, шоколадные конфеты, тянучки, торты, а уж пирожное «Париж», которое к вечернему чаю выпекал чуринский волшебник-пекарь Ещук, осталось в памяти верхом совершенства!